В августе в Образовательном центре «Сириус» прошла программа по музыкально-исполнительскому искусству. В рамках обучения мастер-классы по виолончели для школьников провел ректор Санкт-Петербургской государственной консерватории имени Н. А. Римского-Корсакова заслуженный артист России Алексей Васильев.
— Как вы считаете, в чем особенность виолончели?
— Виолончель — замечательный инструмент, потому что ее тембр звучит в том же диапазоне, что и человеческий голос. По этой причине звучание виолончели подкупает многих. Правда, чтобы у виолончели был красивый звук, надо играть ближе к подставке и использовать естественный вес руки.
— Как вы начали заниматься музыкой?
— Папа был виолончелистом, а мама пианисткой, поэтому они решили, что я тоже буду заниматься музыкой. Меня отвели в десятилетку, но, если честно, приняли меня не без труда. Тогда я начал учиться игре на виолончели у молодого и тогда подающего большие надежды педагога Сергея Павловича Ролдугина. После восьми лет обучения он сказал: «Знаешь, что-то у тебя с технологией не очень, поезжай в Москву. Там про это знают и тебе расскажут».
Мне нелегко далось поступление в московскую «Мерзляковку» — Академическое музыкальное училище при Московской государственной консерватории имени П. И. Чайковского. Я столкнулся с проблемами, связанными с сольфеджио и гармонией. Под руководством опытных педагогов устранил недочеты. После я перевелся в Санкт-Петербургское музыкальное училище имени Н. А. Римского-Корсакова и поступил в Петербургскую консерваторию, в класс знаменитого Анатолия Павловича Никитина. Он всегда помогал своим студентам, давал им сильный профессиональный импульс. Меня он с ходу пригласил в Заслуженный коллектив России Академический симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии — это один из лучших петербургских оркестров, — и я сразу начал там работать.
— Вы еще в детстве поняли, что хотите связать свою жизнь с музыкальным искусством?
— На мою любовь к музыке повлияла самостоятельность. Когда я поехал учиться в Москву, то поселился в общежитии училища. Выбор был небогатый: либо самому заниматься, либо не заниматься совсем. Жизнь там кипела, и чтобы позаниматься, нужно было подняться на шестой этаж и встать в очередь в репетитории. Их было всего 20, а желающих заниматься — в два раза больше. Я увидел, что люди реально часами стоят в очереди, чтобы заниматься. С этого и началась перестройка головы. Но и очень многое дал оркестр.
— Почему вы начали заниматься педагогической деятельностью?
— В 1994 году, когда я учился на четвертом курсе консерватории, Анатолий Никитин практически насильно устроил меня работать преподавателем в десятилетк». Мне было 23 года, когда у меня появился первый ученик. Тогда он учился в 6-м классе. Мне его передали со словами: «Поучи его чуть-чуть, а там мы его на контрабас переведем». Контрабасисты — это же, как известно, виолончелисты с темным прошлом. Я про себя взвился и решил, что не дам перевести мальчика на контрабас.
Я начал заниматься с парнем, рассказывать ему про игру на инструменте, особенности исполнения классических инструментов.А парень был просто ленивым и вообще не хотел заниматься. Я его убеждал и кнутом, и пряником, и кричал, и по душам беседовал, но он ни в какую. Был еще молодым педагогом и думал, что знаю, как и кого чему научить. За 200 лет же правильную систему не выстроили, а я-то сейчас все сделаю. Мы придумали интересное развлечение: ежедневно приезжали к семи утра в Петербургскую филармонию и занимались в двух соседних студиях. Я во второй, а он в четвертой. Если я вдруг слышал, что он переставал заниматься, то сразу бежал в его студию и делал замечание. После трех недель такой терапии и я привык рано подниматься, и мой ученик прошел экзамены. Преподаватели даже сказали: «Как-то жалко его на контрабас отдавать, давайте оставим на виолончели». Сейчас, кстати, он работает артистом оркестра Михайловского театра.
— Как вы стали ректором Петербургской консерватории?
— Первое время я занимался педагогической деятельностью по совместительству. Сначала работал и в оркестре филармонии, и в десятилетке. Через некоторое время я получил предложение от Санкт-Петербургского музыкального училища имени Н. А. Римского-Корсакова, где был руководителем девять лет. И после меня пригласили руководить Петербургской консерваторией. Так я стал ректором Петербургской консерватории. Когда говоришь такие слова, то сразу мурашки по коже бегут, потому что очень много известных и знаменитых людей занимали эту должность: Антон Рубинштейн, Карл Давыдов, Александр Глазунов, Павел Серебряков и многие другие. Такая ответственность иногда начинает давить на плечи, но я стараюсь достойно работать и ректором, и преподавателем, и даже дирижером. Порой даже умудряюсь приезжать и в «Сириус», где занимаюсь с детьми на программах. Правда, получается это, только когда у меня отпуск.
— Не всем юным музыкантам удается остаться в профессии. Иногда нагрузка настолько большая, что они решают бросить занятия. Бывали у вас такие ситуации и как вы с ними справлялись?
— Конечно, бывали срывы и у моих учеников. Не все хотят заниматься музыкой профессионально. Мне самому такие занятия навязали родители. Первые три года я вообще не понимал, зачем это делаю. Как ребенок в шесть лет может любить заниматься? Он может понимать, что это надо и все. Любить музыку и думать о профессиональной карьере я начал где-то во время учебы в училище. Но так бывает не у всех.
Недавно у меня была ученица из города Снежинска, с которой я занимался еще в десятилетке. Она старалась, делала успехи и даже поступила в консерваторию, а потом вдруг пропала. Первый семестр ее не было, второй не было. Потом позвонила и призналась, что ей кажется, что она занимается не своим делом. И что тут можно сделать? Оказывается, она хотела бы стать психологом.
— А кто несет ответственность за процесс и результат обучения?
— Бывают разные ситуации, но в педагогическом процессе всегда участвуют разные стороны: ученик, его родители и педагогический состав. Это даже в законе прописано. Многое зависит от обучающихся и их родителей, ведь педагог —- всего лишь треть образовательного процесса. В нашем деле важно не только знать, как надо играть, но и не забывать, что это надо делать. Когда ученик научится не забывать делать то, что говорит ему педагог, вот тогда их и ждет успех. Но если школьники или их родители настроены недостаточно решительно, то все может пойти прахом.
— Как сейчас обстоят дела с музыкальной педагогикой в регионах?
— Спрос на музыкальное образование в регионах в принципе другой. Во-первых, населения меньше — и процент желающих заниматься музыкой ниже. Во-вторых, как только появляется ребенок, хоть мало-мальски подающий надежды, то он сразу уезжает в большой город. Так, например, один мальчик из Пскова, которого я заприметил во время своего приезда, к следующей моей поездке уже перевелся в Москву.
В советское время была хорошая традиция: выпускников вузов распределяли на работу преподавателями в разные регионы страны. Таким образом, и они сразу получали работу, и у детей появлялись хорошие преподаватели, чтобы не уезжать из дома. Очень приятно в некоторых регионах знакомиться с педагогами, которые говорят, что учились когда-то в Ленинграде, а после распределения попали на Урал или в Сибирь, где и остались. Но чтобы сейчас отправлять студентов в регионы, их нужно этой работой заинтересовать.Так, например, недавно для севастопольской школы понадобились педагоги: теоретик и специалист по фортепиано. При этом платить ему администрация планировала меньше 20 тысяч рублей и без предоставления жилья. Вот я могу отправить туда своих студентов?
Сейчас предпринимаются серьезные действия, чтобы обеспечить дальние регионы кадрами: строятся специальные кластеры, музыкальные школы и т. д. Создается материальная база, которая может привлечь как учеников, так и преподавателей. В «Сириусе» тоже делаются шаги в этом направлении. Образовательный центр дает школьникам из регионов и преподавателям возможность встречаться, общаться, заниматься и реализовывать себя. Такой подход приведет к тому, что в будущем ситуация станет гораздо лучше.
— Но выгодно ли сегодня становиться музыкантом?
— Когда я поступал в школу, профессия музыканта была очень престижной. Все родители мечтали, чтобы их дети стали музыкантами. Собственно, почему я и с трудом попал в десятилетку. Сейчас такого большого конкурса, к сожалению, нет, потому что все хотят обучиться, найти работу, а потом стать богатыми и успешными.
Мне часто говорят, что учить детей бессмысленно, потому что сейчас невыгодно быть музыкантом, лучше стать банкиром или юристом. Я всегда отвечаю: банкиром или юристом можно стать в любой момент. Вот человек доиграет на рояле до конца десятилетнего обучения и скажет: все, это я узнал, а теперь хочу стать банкиром или юристом. И у него все получится. Но если, наоборот, человек в 16 лет поймет, что хочет играть на рояле, хотя никогда раньше музыкой не занимался, то вряд ли у него что-то получится. Те навыки и знания, которые даются в музыкальной школе с 6 до 17 лет, разом не взять.
— Насколько в современном мире технологий людям интересна, нужна академическая музыка?
— Сегодня мы сталкиваемся с реальностью: классическая музыка нужна, но не широкому кругу людей. Академическая музыка — это нишевое элитное искусство, и у него есть свои ценители. В советское время было принято воспитывать массового зрителя, приучать его к искусству. Потом была объявлена свобода — и все это обучение стало никому ненужным. Но если в будущем мы снова начнем приучать людей слушать и понимать академическую музыку, то, конечно, ее полюбят многие.
— Как вы считаете, вы уже всему научились в музыкальном искусстве или еще есть к чему стремиться?
— У нас есть такая поговорка: если ты решил, что уже все знаешь, значит, пора на пенсию. Настоящий музыкант учится всегда. Когда вручаю дипломы выпускникам консерватории, то всегда даю одно напутствие: «Не забывайте, что хоть вы и получили диплом об окончании вуза, это только начало пути».
