Знаменитый пианист и лауреат международных конкурсов Юрий Розум провел в «Сириусе» цикл мастер-классов, по итогам которых участники направления «Музыкально-исполнительское искусство» выступили с отчетном концертом.
Имя Юрия Розума, пианиста, народного артиста России, лауреата Международных конкурсов, солиста Московской Государственной филармонии, президента Международного благотворительного фонда Юрия Розума, академика РАЕН, профессора Российской Академии музыки им. Гнесиных и государственного института музыки имени А. Г. Шнитке, широко известно во всем мире. Он много гастролирует, выступает в самых престижных концертных залах и сотрудничает с ведущими оркестрами. Недавно от отметил 40-летие творческой деятельности, но на достигнутом останавливаться не собирается. Его цель – делиться своим богатейшим опытом с юными талантливыми музыкантами.
В декабре Юрий Розум провел для участников направления «Музыкально-исполнительское искусство» цикл мастер-классов. Подробнее – в интервью с артистом.
– Юрий Александрович, расскажите, как Вы выстроили работу с юными музыкантами «Сириуса».
– Весь первый день у нас ушел на знакомство: ребята сыграли все произведения, с которыми приехали в «Сириус». Это помогло мне определить, над чем нам следует поработать. Причем, хочу отметить, что внутренний потенциал ребят позволил нам общаться по-взрослому. Мы работали над фразой, говорили о содержании, форме; о логике построения музыкального произведения, о балансе между мелодией и аккомпанементом (фактура, бас, подголоски). Я загружал ребят очень серьезно и старался задать им вектор дальнейшего развития.
– Такой экспресс-курс требует больших усилий и от педагога, и от самих ребят…
– Правда, наши занятия требовали от ребят огромных усилий и особой концентрации. Потому что мало заниматься формой произведения, важно понимать его содержание, уметь интерпретировать, чтобы мышечная память не оказывалась сильнее слуха. Иначе какой смысл в бездушном механическом исполнении. Музыкант должен осознавать, как развивается фраза и четко представлять себе ее конструкцию.
– Вы очень много работаете с детьми. Можно ли сказать, что у вас уже сформировалась своя, особая специфика обучения талантливых воспитанников?
– На самом деле, у меня никакой своей методики нет. Я просто делюсь опытом. Просто слушаю, как играют ребята, думаю о том, а как бы я сыграл ту или иную часть, какие сильные и слабые стороны можно выделить в этом исполнении и даю рекомендации. Музицируем и общаемся – так и работаем. Часто бывает: одного музыканта подводит его мастерство, а у другого, напротив, аппарат прекрасный, но страдает эмоциональная часть. Стараюсь с ними выстроить целостность произведения. Вроде, оно кажется ровным – а начинаешь играть – спотыкаешься.
– Приведете пример?
– Произведения Чайковского. Они прекрасно ложатся на слух, но в фортепианном смысле, очень неудобно написаны. Потому что Чайковский, в отличие от Рахманинова, Листа, Шопена, не был концертным исполнителем и не думал о том, трудно ли будет исполнять его сочинения. В свое время даже русский пианист-виртуоз Николай Рубинштейн, которому и был посвящен концерт № 1 Чайковского, просто отказался его играть. В то время как рахманиновские концерты кажутся куда более виртуозными, но в исполнительном смысле – проще. В каждом сочинении свои тонкости, я о них ребятам рассказываю, и мы вместе ищем решение, если что-то не получается.
– Вы как-то сказали, что молодым пианистам надо научиться играть не для себя и стен, а для зала. Как избавиться от состояния, когда в работе над техническим совершенством забываешь о связи с аудиторией?
– Надо понимать, что связь с аудиторией без техники будет очень лимитирована. Чтобы общаться от сердца к сердцу с публикой, надо быть за своим инструментом совершенно свободным. Но и в работе над техникой, надо постоянно думать над эмоциональным содержанием. Что стоит за тем или иным пассажем, откуда он начинается, и куда ведет, как он окрашивает произведение. То есть, работая над великим сочинением, думать о смысле и отправлять эти эмоции к слушателю. Этому меня учил Лев Николаевич Наумов, мой любимой педагог. Он говорил: учись играть для других. Шутил: «Сажай перед собой кого хочешь – маму, друга, гостей, и играй им. Как у Пушкина: «Да после сытного обеда, ко мне зашедшего соседа, поймав нежданно за полу, душу трагедией в углу». Вот души своими сонатами всех, кто зашел. И от нежданных гостей освободишься, и произведение обыграешь».
– Чтобы стать знаменитым артистом, музыканту нужна жесткая дисциплина или творческая, свободная обстановка, где юный артист сам для себя определит, когда можно закрывать инструмент?
– Конечно, у каждого по-своему. У меня стадия свободного творчества и погружения была с первого по девятый класс в Центральной музыкальной школе. Тогда нам преподавала легендарная Артоболевская. Мы много играли, но она не требовала от нас скрупулёзной работы над деталями, над фразой, над техникой. Знала, что мы сами должны прийти к этому сами.
Затем я попал к консерваторскому профессору, у которого был иной подход к обучению. К этому времени я понял: чтобы стать профессионалом надо усердно вкалывать: отрабатывать пассажи, наращивать силу, тренировать беглость и точность. Так что, всему свое время.
– К вопросу об усердном труде: есть ли у Вас вдохновляющий пример в творческой практике, где пришлось сделать практически невозможное?
– Есть пример, мой личный. Было время, когда я работал в Московской областной филармонии и в рамках концертной деятельности приходилось играть в разных клубах, профилакториях, домах отдыха и школах, часто – в необорудованных залах с плохими пианино, в которых не было части клавиш, молоточков, струн. Они изначально-то не звучали, да еще и нажимать было не на что. Но моя работа – играть сольные концерты. Вот я и научился делать музыку даже на этих инструментах. Трудно было, конечно: здесь не было «ре», а там не было «ми», надо было помнить, что эту ноту можно взять в этой октаве, все остальные – в другой, чтобы получилась целостная мелодия. И я на этом «съел собаку». Приходилось таким образом исполнять десятки концертов, и за мной закрепилось шуточное звание: «лучший пианист на худших роялях». Потому что я хотел играть, и то, что на инструменте не было клавиш, меня не останавливало.
– Какое напутствие Вы могли бы дать нашим юным пианистам?
– Я очень часто рекомендую ребятам, с которыми занимаюсь: взять диктофон, записать себя и послушать, что получилось. Где они ускоряют, где замедляют. Кажется, что играют ровно – а нет. И это рвет произведение на куски, портит ощущение целостности. Поэтому напутствие только одно: научиться играть ушами, сердцем, душой, а не пальцами. Пальцы – это всего лишь часть рояля, большого механизма. Прежде всего надо уметь слушать мелодию, которая должна литься от сердца.
