По пути из Италии в Китай физик с мировым именем Алексей Кавокин посетил «Сириус». Его лекция о новейших тенденциях в квантовых технологиях собрала полный зал.
О том, как сделать отечественные университеты и науку сильнее, что важнее: физика или детские книги, и почему итальянские ученые спят после обеда – наш разговор с профессором Университета Саутгемптона (Англия), руководителем группы квантовой поляритоники Российского квантового центра, научным директором Средиземноморского института фундаментальной физики (Италия).
«Стараюсь отойти от роли ортодоксального кабинетного ученого»
– Если верить информации в интернете, вы сейчас работаете в 4 организациях, которые при этом находятся в разных странах?
– Все так. С недавнего времени еще работаю в Китае.
– При такой загруженности вы успеваете еще и читать лекции школьникам, участвовать в организации конференций. Для чего вам эта деятельность?
– Могу сказать честно, что больше всего мне нравится писать детские книжки. Была б моя воля, я бы был скорее писателем, чем физиком. Я ведь теоретик, у меня 400 статей и несколько книжек по физике, но это мне нравится гораздо меньше, чем путешествовать и встречаться с интересными людьми, как, например, в «Сириусе». Приезжаю сюда не первый раз и всегда с огромным удовольствием.
– А что для вас самое интересное в физике?
– Физика – это не абстрактная наука, физику делают люди и эти люди все очень разные и с ними интересно взаимодействовать. В конечном счете любая работа – это коллективная работа, а для того, чтобы люди с разными вкусами и темпераментом собрались вместе и занялись чем-то полезным, надо этот процесс организовать, придумать. Этим и занимаюсь, иногда получается. Но все-таки детские книги для меня самое любимое дело. Стараюсь отойти от роли ортодоксального кабинетного ученого.
– Кстати, про детские книги. Русскоязычный гугл вас знает, скорее, как автора книг, чем как физика. По крайней мере, выдаваемых по запросу ссылок на книги больше. Как вы начали писать?
– Первую книжку я написал в 12 лет. И с тех пор пишу все время. Получается, это такая весомая часть моей жизни и меня самого. Пишу не только прозу, но и стихи, песни, снимаю фильмы по собственному сценарию. Недавно сняли «Макбета», я переписал пьесу Шекспира своими словами и поставил вместе с детьми, родителями, родственниками маленький фильм на полчаса. Я в этом фильме играл роль Банко и был режиссером. Мы каждое лето своим семейством ставим фильм. Уже что только не снимали: Мэри Поппинс, Буратино, Белоснежка, Три поросенка и такие более серьезные вещи, как Макбет.
– О чем был сюжет первой книги?
– Мой старший сын Никита (когда ему было 5 лет) жил от меня почти в 400 километрах. Я очень по нему скучал, тогда всех этих средств коммуникации еще не было. И я решил, что буду писать ему письма, а он будет заодно учиться читать: каждый день я посылал по странице текста крупным шрифтом, и он их действительно читал. Главным героем тех историй был кот, который любит покушать, увлекался историей и игрой в шахматы. В общем, у этого кота, наверное, много моих черт.
– Чем вас так захватывают литературный процесс и режиссура?
– Ну как же! Книги и театр! Перевоплощения! Более того, это все тоже работа с людьми, это тоже творчество.
– Тоже творчество, как и в науке?
– Конечно, ведь в науке очень важно ставить новые задачи. И, к сожалению, это понимают далеко не все ученые. Многие решают всю свою жизнь одну и ту же задачу. Вот им когда-то научный руководитель ее поставил, потом они уже выросли, стали кандидатами, докторами, уходят на пенсию и все еще эту же задачу в каких-то разных вариациях пережевывают. Мне абсолютно не нравится такой подход. Я стараюсь приносить пользу, во-первых, формулируя новые задачи. Второе, что я делаю, - нахожу людей, которые гораздо лучше меня умеют их решать, и с ними вместе начинаю что-то делать так, чтобы оптимизировать траты времени и усилий.
Российская наука: как сделать лучше
– Возвращаясь к вопросу о работе одновременно в нескольких университетах разных стран, у вас достаточно богатый международный опыт. Что можете сказать о состоянии российского образования и науки?
– В России очень хорошие специализированные физмат школы, я считаю, лучшие в мире. Я хорошо это знаю, потому что мои трое детей сейчас учатся в английских школах, и я могу сравнить. Но при этом у нас хуже обстоят дела с университетским образованием – это объективно наша слабая сторона, которую надо усиливать. Отечественные университеты не могут сейчас конкурировать с Кембриджем или Гарвардом, но несмотря на это у нас очень образованный и талантливый народ.
Из университетов все время выпускаются талантливые люди, часть из которых уезжает в другие страны – это первый момент. И второе, что гораздо хуже, на мой взгляд, иностранные ученые и специалисты среднего возраста к нам не приезжают. В Англии, например, где я работаю, каждый университет – это интернациональная команда, в которой работают не только англичане, но и французы, итальянцы, русские, поляки, китайцы, кто угодно. И так в любой другой европейской стране.
В России же рассчитывают только на собственные силы, и это нас изолирует, подрывает возможности. Какая бы ни была талантливая страна, не может она одна конкурировать со всем остальным миром и со своими же соотечественниками, работающими за рубежом. Эта проблема решается, но, к сожалению, гораздо медленнее, чем ожидалось.
– То есть для улучшения своих позиций, российским вузам нужно открыть двери для иностранных ученых, преподавателей?
– Очевидно, да. Когда Гарвард объявляет конкурс на профессорскую позицию, он делает это открыто. На нее подают сотни людей со всего мира – из Австралии, Японии, Южной Африки, Италии, Греции и так далее. Когда у нас даже в престижном университете возникает потребность нанять нового профессора, как это происходит? За пределами этого университета об этом не знает никто, никакого международного конкурса и в помине нет. Фактически и конкурса никакого нет, свои люди просто продвигаются на следующую ступень. Это колоссально обедняет нашу науку. Важно объявлять конкурс и рассказывать, что ты предлагаешь. Кандидат имеет право знать, какие у него там будут рабочие помещения, какая зарплата. И сумма должна быть приличной цифрой, а не базисом, на который потом нужно наращивать гранты.
– Кстати, про гранты. Вы, как опытный человек, что посоветуете молодым ученым? Как заполнять заявки на грант, чтобы их одобряли?
– Мне кажется, комиссия сначала смотрит на формальные показатели. Молодой ученый хоть и молодой, но должен иметь хороший хирш-фактор. Если у вас этого нет, старайтесь войти в компанию с тем, у кого этот фактор лучше. Важна еще тематика. Сейчас, как и везде в мире, грантовые организации любят давать деньги на некие модные вещи. Как мы наблюдаем, в тренде, например, - когнитивные технологии, генетика и космос. Если вы встроитесь в какой-то из таких модных потоков, наверно, ваши шансы будут выше. И если эта информация доступна, имеет смысл посмотреть на состав экспертной комиссии.
Китайцы, итальянцы и англичане: кто как работает
– А если в коллективе люди из разных стран, не мешают ли различия в культуре и в подходах к работе?
– Физика сближает страны и народы, наше сообщество очень интернациональное. Как правило, в любом хорошем университете в отделении физики вы встретите людей из разных стран. Особенности, конечно, есть. В Китае их особенно много. Я бы назвал организацию их работы уходом от личной ответственности: китайцам по любому вопросу надо собраться вместе и решить – такой коллективный разум, конфуцианский подход.
Это очень контрастирует с англо-саксонским подходом, когда, наоборот, отдельному человеку очень доверяют. Например, в Англии отсутствует такая вещь, как заявка на командировку. Ученый сам себя отправляет в командировки, если нужно. Думаю, и в России должно так быть. Это значительно экономит время.
Опять же отличие: в Англии в обеденное время человек покупает себе бутерброд, ест его на бегу или жует за компьютером. А если вы поедете в Италию или Испанию, там люди полноценно обедают, а потом еще спят.
– А вам какой подход ближе?
– Я как раз за итальянский стиль и хорошие обеды. Я отношусь к своей работе как к увлечению, поэтому с некоторой страстью. Я попадал в ситуации, когда это страстное отношение несколько отпугивало. И даже возникали конфликты на эту тему, но я всегда стараюсь все улаживать, чтобы не мешало делу, главное все-таки – это работа. Ученым надо быть добрыми друг к другу.
– Очевидно, что вы работаете в режиме многозадачности, поделитесь своими секретами тайм-менеджмента?
– Я работаю в самолетах. Летаю почти каждую неделю в Китай и из Китая, это долгие перелеты. Никто тебя не отвлекает, телефон выключен, кормят, можно многое успеть. Сейчас я еще заметил, что у меня сильно сместились часы, в которые я могу что-то делать наиболее эффективно. Раньше засиживался за полночь, сейчас мне гораздо лучше работается утром. Идеально, конечно, каждый день хотя бы выходить на улицу и дышать свежим воздухом. Даже если полчаса покатался на велосипеде утром или в обед, гораздо лучше работаешь.
– А что вам помогает держаться на плаву и быть эффективным ученым?
– Я думаю, что просто умею делегировать дела своим сотрудникам, они очень много мне помогают. По опыту, когда наваливается большое количество дел, лучше не хвататься за все сразу, а остановиться и подумать, кто и с чем именно может помочь. В конечном счете, когда мы друг другу помогаем, выигрывают все, потому что мы все работаем на одно дело.
